Лошади подняли головы и тревожно всхрапнули.
— А страшно одному по лесу ездить! — сказал Сидоркин, опасливо озираясь.
— Почему страшно? — спросил Гуро.
— А вдруг выйдет какой-нибудь да хватит оглоблей по шее!
— Очень ты ему нужен! — усмехнулся Гуро. Он подобрал поводья и погнал лошадь к обозу.
В темноте неясно чернели силуэты бодро идущих лошадей, катились повозки с белевшими на них снарядными ящиками.
Гуро проехал в голову обоза.
— Ты что, старый хрен, не видишь, что у тебя сзади творится?! — напустился он на Захарова.
— Чего изволите? — недослышал Захаров.
— «Чего изволите»! Едет тут как черт на свадьбу, старая кочерыжка, а там на целую версту растянулись! — сердито крикнул Гуро. — А ну наведи мне живо порядок!
— Слушаюсь, товарищ квартирмист. Сейчас порядок произведу, — сказал Захаров упавшим голосом. — Ох уж эти мне ребята! Одно слово, обоз.
Он выехал на обочину дороги и, остановив лошадь, стал пропускать подводы мимо себя.
— Товарищ Гобаренко, — тихо заговорил Сидоркин, пристраиваясь сбоку к Гуро, — как мы давеча ехали, я хутор приглядел. Богато живут. Есть чего взять. Может, заскочим? Тут недалеко.
— Засыпаться?
— А раньше?
— Мы тогда двигались, а сейчас стоим на месте. Неужели не понимаешь, балда?
Сидоркин с досадой пожал плечами.
— У тебя сколько гранат? — спросил Гуро.
— Две лимонки.
— Дай мне одну. Сидоркин молча подал гранату.
Гуро остановил лошадь и прислушался. Вдали на дороге слабо тарахтели повозки.
— Тут где-то была влево дорога, — сказал он, оглядываясь.
— А вот она, дорога, — показал Сидоркин, — аккурат за тем большим деревом.
Они тронули рысью, миновали развилку дороги и, переехав заросшую лопухами канаву, свернули в лес.
Захаров, пропустив обоз и найдя все в порядке, ехал обочиной. «И чего зря ругается! — думал он, посматривая вперед, где, по его предположению, должен был находиться Гобаренко. — Нет, видать, я ошибся в нем. Суматошный это и пустой человек. Беда с этаким служить. У него, у черта, видать, одно на уме — как бы перед начальством выслужиться. Видал я за свой век чертей, а такого сатану не видывал. И еще всякие такие слова выражает. Это старому-то человеку? Тьфу! Как есть пустой человек…»
— Покурить бы, папаша, — сказал ездовой с крайней повозки.
— Я те покурю!
— Да мы тихонько, право! Разреши, товарищ взводный? — попросил другой голос.
— Нет, нет, сынки. Потерпите. Мысленное ли дело курить — такой груз везем, — говорил Захаров тоном человека, не вполне уверенного в том, что приказ его будет исполнен.
Дальнейшее произошло так неожиданно, что он не успел даже ахнуть. Впереди близ дороги вспыхнуло пламя, и, сотрясая воздух, разорвалась граната. По лесу загремели ружейные выстрелы.
— Обошли! Спасайся, братва! — пронесся панический крик.
Ездовые, кружа вожжами над головой, нахлестывали лошадей, понукая их дикими криками. Обоз рысью влетел на левую дорогу.
— Стой, стой! Куда? Застрелю! — отчаянным голосом кричал подскочивший Гуро. Подняв револьвер над головой» он стрелял в воздух, усиливая общую панику.
Вновь раздался взрыв.
Лошади понесли повозки по кочковатой дороге…
Переправившись вброд через реку, Поткин скрытно подводил бригаду к опорному пункту. И он сам, и Ушаков и полковой адъютант напряженно посматривали вперед, туда, где за лесом колыхалось огромное зарево и откуда доносились артиллерийские выстрелы, но сигнала Морозова — зеленой ракеты — все еще не было.
Укрыв бригаду в лесистой балке, Поткин спешился и вместе с Ушаковым и адъютантом прошел вперед, к опушке.
Отсюда хорошо была видна вся деревня. Красновато-черные клубы дыма, медленно перекатываясь, поднимались в небо, застилая свет месяца. Большие языки пламени охватывали угрожающе трещавшие ели и сосны и горевшую колокольню. Отблески пожара играли на глади большого пруда, и он казался наполненным раскаленным докрасна кипящим металлом. Там по мосткам у купальни перебегали люди.
— Светло, как днем, — заметил Ушаков, опуская бинокль. — Газету можно читать.
Впереди на фоне пожара возник черный силуэт всадника.
— Дерпа едет, — сказал адъютант.
Остановившись в низине, Дерпа грузно слез с лошади и подошел к Поткину.
— Ну как, дружок? — спросил Поткин.
— Есть подступ, товарищ комполка, — сказал Дерпа, вытягиваясь. — Если мы пойдемо ось по той балочке, — он широким движением повел рукой в сторону деревни, — то они нас нипочем не увидят. Ну а дальше, до самой деревни, открытое поле.
— Ну хорошо. Оставайся здесь, потом покажешь дорогу, — сказал Поткин, оглядываясь.
Позади них послышался конский топот. Кто-то спрашивал командира полка. Ломая кусты, на опушку выскочил Сидоркин.
— Товарищ комполка! Обстреляли! — крикнул он, подъезжая к Поткину и останавливая тяжело дышавшую лошадь.
— Кого обстреляли?
— Обоз обстреляли! Товарищ Гобаренко раненый!.. Как они на нас кинулись, как давай палить, как…
— Погоди! Не сепети! Толком говори! — оборвал его Ушаков. — Где вас обстреляли?
— Только мы до дороги доехали, а они как жахнут по нас!
— До какой дороги?
— Да там дорога такая. Видать, за сеном ездют. Там все брички как есть в болоте загрузли.
— Много их было?
— С эскадрон. А может, полк. Кто его знает! Обозники еле отбились.
— Гобаренко сильно ранило? — тревожно спросил Ушаков.
— В щеку, с рикошета. А крови!.. Поткин и Ушаков переглянулись.
— Что будем делать? — спросил Ушаков.
— Придется посылать эскадрон, — сказал Поткин с досадой.
Он подозвал Карпенко и дал ему указания отправиться с эскадроном на выручку обоза.
С южной окраины деревни, где как раз в эту минуту вторая бригада прорвалась к первой линии окопов, донеслись крики.
Ушаков взял Поткина за руку и коротко спросил:
— Слышишь?
Поткин прислушался.
— «Ура» кричат. Атакуют, Павел Степанович, — сказал он озабоченно.
— Ракета! — показал адъютант.
Они подняли головы. В кроваво-красном небе медленно таяли зеленые звезды.
Все вокруг ожило. Лес наполнился шорохом. С частым топотом бригада стала спускаться рысью по балке.
Вихров с трудом сдерживал лошадь. Его охватил тот восторженный юношеский пыл, когда хочется, слившись в одно целое со скачущей лошадью, очертя голову броситься навстречу опасности. Ему стоило больших усилий сохранить самообладание и остаться наружно спокойным. Он посмотрел на ехавшего впереди помощника командира полка Максимова, которому Поткин, вступивший в командование бригадой, поручил вести полк. Это был очень смелый молодой командир, но пренебрежительно относившийся к любому противнику и поэтому чрезмерно горячий в бою.
Спустившись по балке, полк переправился через глубокий ручей и поднялся к косогору. Лес кончился. Впереди до самой деревни расстилалось холмистое поле. Полк взводными колоннами выходил к опушке.
— Ты как думаешь бить? — тихо спросил Ушаков, обращаясь к Максимову.
— А вот так — наискоски, — показал Максимов в сторону деревни.
— Всем полком?
— А что?
— Может, разделимся? Часть пустим в обход. Максимов поморщился.
— Ну, чего там канителиться? И так порубим. Тут всего-то версты полторы — на три минуты движения. Они и оглянуться не успеют, как мы подскочим.
— А ты уверен, товарищ Максимов? — с сомнением спросил Ушаков.
— В первый раз, что ли? На деникинском и не таких рубали, — с пренебрежением сказал Максимов, подбирая поводья и поправляясь в седле.
Он дал шпоры жеребцу, выхватил шашку и полуобернулся к рядам. Бойцы увидели его длинное лицо, освещенное багровым трепещущим светом.
Максимов махнул сверкнувшим, как искра, клинком, и всадники широким галопом вырвались из леса на ярко освещенное заревом, пересеченное лощинами и перелесками холмистое поле.
Иван Ильич, крикнув команду, помчался вперед. Мелькая белыми бабками, Мишка понес его в поле. Эскадрой устремился за ним.
До деревни оставалось около версты. Расстояние быстро сокращалось. Под копытами лошадей быстро летела земля.
Привстав на стременах, Вихров зорко всматривался в окраину деревни, но там пока не было заметно движения. Справа от него, держа у стремени широкий кавказский клинок, скакал Миша Казачок, слева — Харламов. Позади, понукая запотевших лошадей, мчались Лопатин и Назаров.
Взглянув вправо, Вихров увидел соседний первый эскадрон. Бойцы, откинувшись в седлах, на всем скаку спускались в низину. Вот они скрылись из виду и тотчас же широкой волной вынеслись на ту сторону лощины. Впереди левофлангового взвода, клонясь к шее лошади и кружа над головой сверкающим клинком, скакал Тюрин.
